Если есть такая химия любви в капельке слизи, то что же должны переживать планеты, звезды, галактики? Если все - в жЕлезах, то что должно чувствовать желЕзо, притягиваясь магнитом? Что должна чувствовать планета, притягиваясь к другой? Какая неведомая нам сила желания таится в законе всемирного тяготения - вот уж где вечная любовь кажется близкой и достижимой, а может быть, уже почти и достигнута. Какая неведомая нам крутизна и бушевание страстей! Если белые комки грудей приводят в неистовство, то как должна нравиться и возбуждать целая планета, голубой шар, плывущий в эфире, со всеми ее морями, горами, зелеными лесами и полями, впадинами и вулканами! Какая лава там бушует, огонь, бурление - не то что белесые капельки, высыхающие на пальце.

Можно ли представить себе человека, эротически влюбленного в целую планету? Несчастно влюбленного, потому что он не может с ней совокупиться, ему нечем обнять ее, нечем проникнуть в жерла ее вулканов, нечем расплескать моря и приникнуть к впадинам. Но он любит ее и томится ревностью - от того, что она равно доступна и недоступна всем ползающим по ней тварям, а по-настощему принадлежит не им, а Солнцу, немножко Марсу и Юпитеру, а возможно - какой-нибудь черной дыре в глубине Млечного Пути. Если есть какое-то смещенное вожделение, которое я мог бы понять и принять, то это астрофилия, галактикофилия, - эротическое влечение к небесным телам, к туманностям и созвездиям. Само слово galaktikos (из древнегреческого) означает "млечный, молочный": вот они выстреливают, взрываются над головой - млекообильные груди вселенной.»


Михаил Эпштейн


...
Не, я промолчу. Мне нечего сказать.